Любовь Пространства

ФОТО: Мемориальный музей Бориса Пастернака, расположенный на бывшей даче писателя в Переделкино. В этом здании Пастернак проживал с 1939 по 1960 год, после его смерти в доме был организован неофициальный общественный музей памяти писателя.

Евгений Рашковский

Любовь Пространства:
Мария Рашковская (04.06.1944–31.12.2023) —
архивист, историк мысли и культуры

 

«Сегодня мы исполним грусть его…»

Действительно, это был день какой-то светлой печали. В этот день, 4 июня 2024 г., Марии Аркадьевне Рашковской, архивисту и ученому-пастернаковеду, исполнилось бы 80. И в этот день коллектив Дома-музея Бориса Пастернака пригласил ее родных, друзей и коллег отметить годовщину.

Материалы встречи и легли в основу настоящей статьи.

* * *

Разумеется, человек (и в особенности — человек глубокий и творческий) не может быть сведен ко внешним своим предпосылкам, к своему background’у. Но всё же, некоторое представление о последнем, на мой взгляд, немаловажно для понимания духовного и творческого облика Марии.

Как бы вся коренная Россия была в числе ее предков: крестьяне Будковы¹, купцы Романиновы, дворяне Литвиновы, разночинцы Горбуновы. Родители Марии — агрономы-селекционеры, вынужденные жить, как и положено было ссыльным, за 101-м километром от Москвы (дер. Фофанка, Александровский район Владимирской области). Отец, Аркадий Феодосиевич Будков (1907–1974), был учеником и последователем замечательного генетика-селекционера Петра Ивановича Лисицына (1877–1948), противника лысенковских «новаций»; мать, Любовь Владимировна Горбунова (1919–1989), всю жизнь трудилась над выведением устойчивых сортов пшениц для неплодородных земель Центральной полосы России. Несомненно, что своей непритворной преданностью Стране и Науке, а также и любовью к Поэзии Мария во многом была обязана своим родителям и особенностям домашнего воспитания. В семье читались прежде всего Пушкин, Лермонтов, Некрасов. Снобизм символистов и их эпигонов в отношении Некрасова она считала вещью недостойной.

Кстати, и своей любовью к Земле она, возможно, также была обязана родителям. На склоне лет, короткое время, она оказалась владелицей дачного участка на берегу речки Лутосни (блоковские места!)²; надо было видеть, как увлеченно и успешно она — если вспомнить повесть Вольтера «Кандид» — «возделывала свой сад» и как радовалась близости вечных своих «соседей»: Чайковского, Менделеева, Блока… Она великолепно фотографировала растения: и дикорастущие, и садовые.

Родители Марии надорвали свое здоровье в условиях ссылки и войны: и Армия, и Тыл нуждались в хлебе. Мария, по рассказам ее матери, родилась в тот момент, когда та еле-еле вернулась в дом после полевых работ…

Родителям помогали воспитывать Марию состоятельные родственники — семья знаменитого математика и музыковеда, профессора МГУ Георгия Евгеньевича Шилова (1917–1975)³.

Свое высшее образование Мария получила в стенах хотя и не привилегированного, но уникальнейшего в те поры Московского государственного историко-архивного института — гуманитарного института, где приоритет уделялся не идеологической «накачке», но — с самых первых студенческих дней — углубленной работе с документальными источниками. Среди ее воспитателей на вузовской скамье следует отметить историографа Ивана Архиповича Кудрявцева, Сигурда Оттовича Шмидта⁴, документоведа Константина Григорьевича Митяева, историка культуры советского периода Людмилу Марковну Зак (ветерана Великой Отечественной)⁵, но прежде всего — незабвенного Александра Александровича Зимина⁶. Среди ее институтских приятелей хотелось бы вспомнить таких будущих историков, как Евгений Бениаминович Бешенковский, Евгений Михайлович Добрушкин, Павел Николаевич Зырянов, Валерий Сергеевич Мингалев.

Летом 1968 г. Мария успешно защитила написанную под руководством А.А. Зимина дипломную работу «Мемуары Н.И. Кареева “Прожитое и пережитое” как исторический источник»⁷. В те годы, еще за два десятка лет до «Перестройки», этот кареевский текст существовал лишь в рукописи⁸, так что свет он увидел лишь 22 года спустя после защиты диплома⁹.

Защита не обошлась без неприятного курьеза. Один из тогдашних «ревнителей», еще в последний год жизни Сталина опозоривший себя травлей глубокого источниковеда и археографа Сигизмунда Натановича Валка, высказал недоумение: как можно было допускать к защите работу о «буржуазном» историке, которого-де разоблачал сам «основатель русского марксизма» Г.В. Плеханов?¹⁰ Однако положение спасли как авторитет Зимина, так и одиозность самого «ревнителя»: на дворе стояли шестидесятые, уже ознаменованные кровавыми бойнями в Новочеркасске и Кропоткине, ознаменованные партийными дебошами против религии и интеллигенции, но еще не омраченные интервенцией против народов Чехословакии…

А далее последовало распределение по вызову из Центрального государственного архива литературы и искусства СССР¹¹, где Мария ранее проходила свою студенческую практику. Этому замечательному учреждению культуры российской Мария посвятила полвека своей жизни¹². Причем большая часть времени ее пребывания в стенах Архива было уделено Отделу научного описания фондов личного происхождения.

Что же касается архивных и археографических открытий Марии, — то они касаются таких базовых фигур нашей культуры, как (прежде всего) — Л.Н. Толстой (через посредство его круга и участников толстовского движения в России и в Европе), М.И. Цветаева, Велемир Хлебников, С.Н. Дурылин, Д.С. Самойлов. Но всё же, самой главной и самой любимой фигурой ее научных и человеческих интересов, главным «героем» ее жизни и исследований, ее находок и публикаций был всё же Борис Пастернак.

* * *

Вообще, труд археографа — труд нелегкий: разбор почерков, выявление ошибок и разночтений, атрибуция, датировка, комментирование, корректная передача текста и его подготовка к типографскому циклу. Но одно дело — труд археографа, работающего в читальном зале архива по предварительно обработанным и поданным тебе на стол документам, — но кольми паче сложен был труд Марии в ее Отделе научного описания, когда иной раз приходится работать с россыпями бумаг. Труд сродни одновременно труду и мусорщика, и ювелира¹³.

…Этот тяжелый, но творчески напряженный труд может иметь одну неприятную издержку чисто медицинского свойства: работа со старыми бумагами иной раз провоцирует болезни дыхательных путей и легких. Так оно и случилось летом 1976 года: у Марии диагностировали туберкулез легких. Работа над громадным рукописным фондом С.Н. Дурылина совпала с ее заботами по уходу за умирающей сестрой¹⁴…

Вернусь, однако, к архивным трудам Марии. Были случаи, когда из собственно-макулатурных или полумакулатурных материалов, она — по знанию почерков и манер письма — извлекала документы воистину бесценного свойства. Что же касается материалов пастернаковских, то ею были обнаружены и возвращены в мiр культуры тексты, находившиеся на грани гибели¹⁵:

– переписка;

– эссеистика (краткий очерк о Тарасе Шевченко и его месте в истории европейской культуры);

– поэзия (перевод сонета Олджернона Чарлза Суинберна «Джон Форд»);

– Петербургская проза¹⁶.

Вообще, на всём протяжении ее «пастернаковской архивной эпопеи», Марию связывала глубокая и — не побоюсь сказать — нежная дружба с крупнейшими исследователями творчества Поэта — Евгением Борисовичем (1923–2013) и Еленой Владимировной (1936–2020) Пастернак и Лазарем Соломоновичем Флейшманом. С Еленой Владимировной — в особенности.

Далее. Внушителен один лишь список имён (кроме Пастернака и других драгоценных для нее имен, указанных выше), архивное наследие которых вошло ее трудами в научный и общекультурный оборот. Избегая необходимости разнесения этих имен по хронологии и по объективной художественной и нравственной значимости их наследия, предпочту перечислить их лишь в порядке кириллического алфавита. Но все они достаточно известны и ярки. Как говорится в самом начале Книги Исхода (1:1), — «И вот имена (ואלה שמות)»:

Иван Аксенов, Сергей Бобров, Валентин Булгаков, о. Сергий Булгаков, Яков Голосовкер, Николай Кареев, Наум Коржавин, Эль Лисицкий, Казимир Малевич, Владимир Маяковский, о. Александр Мень, Ксения Некрасова, Жозефина Пастернак, Илья Сельвинский, Константин Симонов, Александр Фадеев, Роберт Фальк, Николай Харджиев, Марк Шагал, Сергей Шервинский, Илья Эренбург.

А среди деятелей мiровой культуры в пастернаковсих мактериалах обнаруживаются блистательные имена поэтов Владислава Броневского и Ондры Лысогорского, богослова Томаса Мертона, публициста и поэта Франко Фортини, философа и науковеда Эриха Янча¹⁷…

Из этого круга выявленных и опубликованных документов мы узнаём вещи воистину удивительные.

Иван Аксенов, боевой офицер русской армии в Первую мiровую, из фронтового блиндажа, через полевую почту, поддерживает публикацию ранних переводов Пастернака; Сергей Шервинский участвует в спасении Голосовкера, своего антагониста в трактовке античных сюжетов, от голода и чекистских преследований; старые друзья Поэта расходятся в оценках первых глав Романа: восторженное восприятие Дурылина versus тотальное неприятие со стороны Боброва¹⁸.

Во всяком случае, все материалы, касающиеся Пастернака, свидетельствуют о нём не только как о великом российском, но и как о мiровом, кафолическом Поэте. Поэте, понятом в мiре ранее, нежели в собственной стране.

* * *

В беседах со мной ее коллеги по Архиву подчеркивали не только широту и глубину ее познаний, ее исторических и общекультурных ассоциаций (то самое, что я называю в своих работах Чтением Мiра, или Чтением Мiротекста), но и ее интеллектуальную и духовную щедрость: сама перегруженная всевозможными заботами и трудами, она не щадила времени и сил для консультирования коллег¹⁹.

А что есть чтение Мiра и чтение истории, как не умение видеть и понимать судьбы конкретных людей — живых и отошедших — в конкретных обстоятельствах национальной и глобальной жизни? — Так что внимание к историческим документам и внимание к живым людям — вещи взаимосвязанные.

Боюсь, что такого рода двустороннее внимание — это лишь Дар. Как и любовь. Дар можно разбудить в человеке, этим Даром можно заразить. Как не вспомнить при этом слова Спасителя: «даром получили, даром давайте» (Мф 10:8).

Однако всерьез Дару научить нельзя. Разве что немного подучить…

Коллеги справедливо подчеркивали основательность археографической отделки публикуемых Марией документов. А за этой основательностью угадывается не только трудолюбие и мастерство, но и ее забота о читателе: стремление не только ввести читателя в содержательную глубину документа, но и развить в нём — по мере его способностей — хотя бы элементарные навыки соотнесения судеб, явлений и вещей. Так что подлинный археограф, каковым и была Мария, волей-неволей оказывается в положении не только просветителя, но и — в некотором роде — воспитателя…

Коллеги также отмечали ее непримиримое и брезгливое отношение ко всем тоталитарным посягательствам на внутреннюю свободу мысли и культуры.

* * *

Связь ее интеллектуальных и чисто человеческих дарований подчеркивалась сочетанием ее редкой скромности с изысканной внешней красотой. На разных этапах жизни в нее влюблялись многие мужчины, а она принимала знаки их внимания с недоступной снисходительностью королевы.

А собственную семью она мужественно вела сквозь долгие годы нищеты и травли, а позднее — сквозь годы относительного комфорта и успеха. И детей своих — адвоката Анну и историка-гебраиста Бориса — она воспитала интеллектуальными, открытыми и добрыми.

(Кстати — об именословии детей: оно предполагало и напоминания об отошедших родных, и — одновременно — о двух великих русских поэтах ХХ столетия).

Она была человеком глубокой, искренней и ненавязчивой христианской веры. И не случайно ее дарили вниманием и любовью великие православные священники: о. Александр Мень (1935–1990) и о. Горгий Чистяков (1954–2007). А ныне здравствующий иеромонах Джованни Гуайта писал мне о «непостижимой, неоценимой (indimenticabile) Маше»²⁰.

Не могу еще не упомянуть одного редкого ее дара — дара «ахават Исраэль — אהבת ‘שראל» (любви к еврейскому народу). Это дар, весьма редкий на Земле (даже и в еврейской среде), но его носителями были Адам Мицкевич, Владимир Соловьев, Владимир Короленко…

* * *

Два слова о ее художественных пристрастиях.

Разумеется, главной ее поэтической любовью был Пастернак, а самым любимым его стихотворением был вольный перевод из Рильке («Созерцание»). В этом стихотворении, которое она как-то удивительно читала на одном из Пастернаковских вечеров в Библиотеке иностранной литературы — вся суть ее отношний к Богу и к Мiру.

Из старой русской поэзии она особенно любила пушкинские стихи Каменноостровского цикла (и прежде всего — «Из Пиндемонти»²¹) и перевод «Трех Будрысов» Мицкевича. Она вообще чувствовала и любила Польшу, отчасти воспринимая внутренние смыслы этой страны через кинематограф Анджея Вайды. Наше двухнедельное пребывание в Кракове в яростную июньскую жару 2019 года (поляки говорили: żar tropikalny) было для нас полосой особого счастья.

Кстати, о Польше. Одним из самых любимых ею поэтов ХХ столетия был Леопольд Стафф, которого она знала в моих переводах²², а из русских — Давид Самойлов, впитавший глубокие традиции не только родной, русской, но и польской поэзии. Польский след в поэзии Пастернака также входил в круг ее особых интересов. Не ведаю, как без ее помощи сумел бы я написать свои работы о Мицкевиче и о Пастернаке…

Музыка. С особым волнением и наслаждением слушала она Моцарта и Шопена. И всё же, самым любимым ее музыкальным шедевром был фортепианный концерт Грига. И в особенности — Allegro molto moderato.

Из русских же песен и романсов более всего волновали ее те, что положены на стихи великой плеяды дворянских поэтов: Пушкина, Лермонтова, Вяземского, А.К. Толстого, Тютчева, Фета. Они служили немалым утешением последних месяцев ее жизни.

Из живописи она более всего любила картины французских импрессионистов (в расширительном толковании этого понятия) и русских художников belle époque (от Серебряковой до супрематистов).

* * *

Мы стали мужем и женой в первый день нашего знакомства. И с тех пор — почти шесть десятков лет верности и неописуемого, волшебного счастья.

И оглядываясь на все эти годы жизни Марии (Машеньки!), постоянно вспоминаю строки Пастернака:

Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

Не ведаю, знал ли Борис Леонидович, или просто чувствовал интуицией гения, что Пространство — одно из талмудических именословий Бога (ха-Маком — המקום ).

На моих глазах прошла жизнь Марии, изначально отмеченная любовью Пространства.

Библиография трудов
Марии Аркадьевны Рашковской (1944–2023)

– Путеводитель по критике [рец: Советское литературоведение и критика. Книги и статьи 1917м1962. М.: Наука, 1966] // Вопросы литературы. М. 1966. № 10. С. 198–200 (в соавторстве с Е.Б. Рашковским).

– Из мемуаров Н.И. Кареева. [Вставная глава о Революции] // Материалы XXIII научной студенческой конференции. Humaniora I. Тарту, 1968. С. 268–296 (ксерокс). [Запрещено цензурой].

– О мемуарах Н.И. Кареева «Прожитое и пережитое» как источнике по истории интеллектуальной жизни России конца XIX в. // Археографический ежегодник за 1968 г. М.: Наука, 1970 С. 384–391 (в соавторстве с Е.Б. Рашковским) (петит, б/ф).

– [Участие в авторском коллективе:] Центральный государственный архив литературы и искусства СССР. Путеводитель. Вып. 4. Фонды, поступившие в ЦГАЛИ СССР в 1967–1971 гг. М.: ГАУ при Совмине СССР / ЦГАЛИ СССР, 1975. 571 с.

– Марина Цветаева за рубежом (Письма М.И. Цветаевой к В.Ф. Булгакову) [1926–1927] // Встречи с прошлым. [Вып. 1]. М.: Сов. Россия, 1976. С. 213–220.

– [Участие в авторском коллективе:] Центральный государственный архив литературы и искусства СССР. Путеводитель. Вып. 5. Фонды, поступившие в ЦГАЛИ СССР в 1972–1974 гг. М.: ГАУ при Совмине СССР/ЦГАДИ СССР, 1982. 497 с.

– О людях, о годах, о жизни (Письма к Илье Эренбургу) // Встречи с прошлым. Вып. 5. М.: Сов. Россия, 1984. С. 338–355.

[Порядка 30 тыс. писем за 1940–1960-е гг.: письма с фронтов Великой Отечественной войны, письма писателей, отклики на мемуары «Люди, годы, жизнь», письма с просьбами о помощи и поддержке].

– Сонет Суинберна [“John Ford”] в переводе Бориса Пастернака // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. М., 1984. № 6. С. 544–550 (в соавторстве с Е.Б. Рашковским).

– В поисках сути искусства (Письма Р.Р. Фалька к С.Н. Дурылину) [1920–1928] // Встречи с прошлым. Вып. 6. М.: Сов. Россия, 1988. С. 169–179.

– Две судьбы (Б.Л. Пастернак и С.Н. Дурылин. Переписка) // Встречи с прошлым. Вып. 7. М.: Сов. Россия,1990. С. 366–407.

– [Участие в авторском коллективе:] Методические рекомендации по работе с документами личного происхождения (литература и искусство) . М.: ГАУ при Совмине СССР / ЦГАЛИ СССР, 1990. 256 с.

– «Сознание личной правоты». Новое из творческой биографии [Б.Л. Пастернака] // Наше наследие. М. 1990. № 1 (13). С. 39–48, илл. (б/ф).

– Две судьбы (Пастернак и Дурылин. К истории взаимоотношений) // «Быть знаменитым некрасиво…» Пастернаковские чтения. [Вып. 1]. М.: Наследие, 1992. С. 235–244.

– «Милые братья и сестры…» Страницы истории толстовского движения 1914–1917 // Религии мира. История и современность. Ежегодник 1989–1990. М.: Восточная литература, 1993. С. 154–168 (в соавторстве в Е.Б. Рашковским).

– «Я не матерьялист…»: из переписки Бориса Пастернака 30–50-х годов // Путь. Международный философский журнал. М. 1995. № 8. С. 318–333 (в соавторстве с Е.Б. Рашковским).

[Адресаты: В.П. и К.А. Полонские и З.А. Никитина. К публикации также приложено письмо А.А. Фадеева к К.М. Симонову с издевательским отзывом о стихах Пастернака и с распоряжением «задержать» их печатание].

– Борис Пастернак и Сергей Бобров: переписка четырех десятилетий. Stanford: Stanford Slavic Studies, 1996. 163 c.

– Пастернак о Маяковском // Пастернаковские чтения. Вып. 2. М.: Наследие, 1998. С. 355–361.

– C.Н. Дурылин: Москва // Встречи с прошлым. Вып. 8. М.: Русская Книга, 2000. С. 134–190.

– «Кафолическая красота». Письма С.Н. Булгакова С.Н. Дурылину [1912–1924] // Рашковский Е.Б. Профессия — историограф. Материалы к истории мысли и культуры ХХ столетия. Новосибирск: Сибирский Хронограф, 2001. С. 42–58 (в соавторстве с Е.Б. Рашковским).

– История одного рояля фабрики Штюрцвеге // Наше наследие. М., 2002. № 61. С. 89–90, илл. (б/ф).

[Музыкальные и художественные контакты С.Н. Дурылина].

– Борис Пастернак и Тарас Шевченко // Егупець. Художно-публiцистичний альманах Iнституту юдаïки. К., 2004. С. 348–352 (петит).

[В статью входит полный текст недатированного пастернаковского эссе о Шевченко (март 1946?). По мысли Марии Аркадьевны, работа Пастернака над переводом поэмы Шевченко «Мария» связана с творческой предысторией стихотворения «Рождественская звезда» и — шире — самого Романа].

– Борис Пастернак и Шевченко. Неизвестные строки // Открытый архив. Т. 1. К.: Критика, 2004. С. 346–349.

– [Участие в авторском коллективе мультимедийного проекта:] Борис Пастернак. Мой Мир, мой Дом. Виртуальный музей / РГАЛИ, Музей Бориса Пастернака в Переделкино, РГРФ, Бюро ЮНЕСКО в Москве. DVD—ROM. M., 2009.

– Неизвестные рецензии на первые книги Бориса Пастернака: Сергей Бобров. Казначей последней планеты // Va, pensiero sull’ali dorate: Из истории мысли и культуры Востока и Запада. Сборник статей к 70-летию Е.Б. Рашковского / Отв. ред. Т. Г. Скороходова. М.: Рудомино, 2010. С. 364–386.

– Сергей Дурылин: человеческий след в архивном фонде // Сергей Дурылин и его время. Исследования. Тексты. Библиография. Кн. 1: Исследования / Сост., ред., предисл. А. Резниченко. М.: М. Колеров, 2010. С. 13–28.

– «Минуты роковые» российской истории в дневниках Сергея Дурылина // Наше наследие. М., 2011. № 100. С. 128–150, илл. (б/ф).

– Письма Сергея Боброва к Жозефине и Лидии Пастернак / Еще раз к вопросу о Борисе Пастернаке и христианстве // Vademecum: к 65-летию Лазаря Флейшмана. М.: Водолей, 2010. С. 594–608 (в соавторстве с Е.Б. Пастернаком и др.).

– К документальной истории русского авангарда. (Николай Иванович Харджиев в документах его фонда в Российском государственном архиве литературы и искусства) // Материалы международной научной конференции «Возвращение авангарда» 14 июля 2004. Одесса. Одесса, 2012. С. 26–35 (б/ф).

Б.Л. Пастернак: pro et contra. T. 1 / Сост., комм. Ел.В. Пастернак, М.А. Рашковской, А.Ю. Сергеевой-Клятис, вступ. статья Е.Б. Пастернака. СПб.: РХГА, 2012. 1128 с.;

– Б.Л. Пастернак: pro et contra. T. 2 / Сост., комм. Ел.В. Пастернак, М.А. Рашковской, А.Ю. Сергеевой-Клятис, вступ. статья Е.Б. Пастернака. СПб.: ББИ, 2013. 926 с.

– «Сумрак ночи» вокруг художника, или Игра «энкавидимок» // «Объятье в тысячу охватов» / Сборник материалов, посвященных памяти Е.Б. Пастернака и его девяностолетию. СПб.: РХГА, 2013. С. 210–223.

– Церковная традиция и юношество в воспоминаниях С.Н. Дурылина // Творческое наследие С.Н. Дурылина. Сборник статей. М.: Свидетель, 2013. С. 19–31.

– [Публикация:] Дурылин С.Н. В родном углу. Москва. В зале Консерватории // Дурылин С.Н. Собрание сочинений. Т. 1. М.: Журнал «Москва», 2014. С. 11–445.

– Церковь, пастырь, молодежь. Страницы из воспоминаний С.Н. Дурылина Дурылин С.Н. Собрание сочинений. Т. 1. М.: Журнал «Москва», 2014. С. 477–484.

– «…Я так люблю Ваши письма…» Переписка С.П. Боброва и Ж.Л. Пастернак (1920–1970-е гг.) // Наше наследие. М., 2014. № 109. С. 54–75, илл. (б/ф).

– Успение–1990 // На пороге бессмертия. Последние встречи с отцом Александром Менем. Свидетельства. М.: Рудомино, 2015. С. 60–61. (б/ф).

– Из архивного наследия Я.Э. Голосовкера // Яков Эммануилович Голосовкер / Под ред. Е.Б. Рашковского. Сост.: Е.Б. Рашковский, Н.В. Брагинская. М.: РОССПЭН, 2017. С. 378–387 (в соавторстве с Е.Б. Рашковским).

[Письма Андрею Белому (1920–1921?), С.В. Шервинскому (1942); стихотворение «Светобесие», посвященное памяти поэта и шахматиста Владимира Ильича Нейштадта (1898–1959)].

– «По кошачьим следам и по лисьим…» Письма читателей о романе «Доктор Живаго» // Новое о Пастернаке. Материалы Пастернаковской конференции 2015 года в Стэнфорде / Под ред. Л.С. Флейшмана. М.: Азбуковник, 2017. С. 310–363.

– [Публикация:] Бобров С.П. Письма к Б.Л. Пастернаку // Борис Пастернак в письмах, дневниках и воспоминаниях современников. М.: Новый хронограф, 2021. С. 93–102

– [Публикация:] Дурылин С.Н. Из автобиографических записок «В своем углу» // Борис Пастернак в письмах, дневниках и воспоминаниях современников. М.: Новый хронограф, 2021. С. 86–92.

Post scriptum. Опубликованные Марией Аркадьевной оригинальные тексты Пастернака вошли в одиннадцатитомное Полное Cобрание его сочинений (М.: Слово, 2003–2005). К сожалению, из-за непоправимого компьютерного сбоя, научно-справочный аппарат издания оказался отчасти дефектным.

Далее. При составлении настоящей библиографии я имел возможность работать лишь с изданиями, хранящимися в нашей семейной библиотеке. Может быть, когда кончатся (если вообще кончатся) «следы разгрома» в российском библиотечном деле, сумею дополнить эту библиографию новыми позициями. Е. б. ж.

Так что считаю эту публикацию работой лишь предварительной.

Приношу сердечную благодарность за помощь в работе над столь важной для увековечения памяти Марии Аркадьевны статьей ее друзьям и коллегам: Иосифу Львовичу Беленькому, Елене Борисовне Бирюковой-Лурье, Елене Владимировне Бронниковой, Борису Евгеньевичу Рашковскому, профессору Татьяне Григорьевне Скороходовой, Габриэлю Гаврииловичу Суперфину, Виктории Николаевне Тороповой, Ольге Вадимовне Турбиной-Черных, профессору Лазарю Соломоновичу Флейшману.

И пусть эта статья также будет скромным даром памяти самых близких ее друзей: Евгения Борисовича и Елены Владимировны Пастернак.

май-июнь 2024

РАШКОВСКИЙ Евгений Борисович

доктор исторический наук,
главный научный сотрудник ФГБУК Всероссийская государственная
библиотека иностранной литературы имени М.И. Рудомино,
главный научный сотрудник Института мировой экономики/
и международных отношений имени Е.М. Примакова РАН

__________