Мария Аркадьевна РАШКОВСКАЯ (4.6.1944–31.12.2023)
В самый канун Нового, 2024 года ушла из жизни замечательный историк-архивист, заслуженный работник культуры Российской Федерации Мария Рашковская.
Она родилась за 101-м километром, в деревне Фофанка Александровского района Владимирской области в семье ссыльных агрономов, немало сделавших для селекции пшениц в Центральной полосе России.
Училась в Московском государственном историко-архивном институте; под руководством замечательного историка Александра Александровича Зимина защитила дипломную работу по мемуарам историка и социолога Николая Ивановича Кареева (1850–1931), тогда еще не опубликованным.
Защита была успешной, хотя и вызвала подозрительное к себе отношение со стороны некоторых членов Аттестационной комиссии: как-де можно выдвигать на защиту дипломную работу об идеалисте Карееве, коего разоблачал «сам Плеханов, основатель русского марксизма»?
Ссылки на ее дипломную работу имеются в польской литературе (профессор Juliusz Bardach).
По окончанию Института, по запросу руководства Российского государственного архива литературы и искусства, Мария Аркадьевна была распределена в этот прославленный Архив, которому посвятила несколько десятков лет своей жизни, занимаясь научной обработкой фондов личного происхождения и отчасти — научно-справочной и археографической работой.
Так, благодаря вдумчивой (и если не сказать — виртуозной) работе Марии Аркадьевны стали известны науке и широкой публике документы и труды таких драгоценных, но столь различных меж собой деятелей отечественной культуры (перечислим их в порядке кириллического алфавита), как Сергей Бобров, Валентин Булгаков, Яков Голосовкер, Сергей Дурылин, Александр Мень, Давид Самойлов, Велемир Хлебников, Марина Цветаева, Илья Эренбург. Ее мечтой было привести в надлежащий архивный порядок архив собственной семьи, но жизни и сил для такой работы уже не хватило.
Однако с ранней юности ее главной любовью, а следом — и главным предметом ее архивных трудов было наследие Бориса Пастернака, — словно сам Поэт призвал ее к этим трудам. Тонкая архивная интуиция и выучка историка позволяли ей находить пастернаковские письма и труды подчас даже в россыпях макулатуры или в казенных учрежденческих бумагах. Так, ею были открыты и атрибутированы черновики Петербургской прозы Пастернака и его высказывания о христианских темах в поэзии Тараса Шевченко: последние трижды публиковались в украинских изданиях. А археографически обработанная ею переписка Пастернака и Сергея Боброва вышла отдельным изданием в Соединенных Штатах.
При всём своем мастерстве и редком чувстве истории, при всём своем обаянии и редкой красоте, — она всегда оставалась скромным и отзывчивым человеком. И эта скромность и отзывчивость к чужим судьбам, к чужим научным интереса, к чужому горю — лишь подчеркивали внутреннюю одаренность и глубину ее натуры. Не случайно же она пользовалась особой любовью своей семьи, друзей и коллег и своих духовных наставников — протоиерея Александра Меня и священника Георгия Чистякова.
Её глубокая вера, как и любовь к поэзии — безо всякой позы и экзальтации — заслуживают особого упоминания.
Когда-то Владимир Соловьев начинал один из своих некрологов такими словами: «Пустеет Москва…». С уходом Марии эти слова Философа, оброненные на исходе позапрошлого века, становятся как-то по-новому значимыми и ощутимыми.
А эпиграфом ко всей ее жизни можно было бы поставить слова всё того же Пастернака:
Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов…
А ведь Пространство — ха-Макóм – одно из Имен Божиих…
